“Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещён”. Ревью
Ключевые слова, которые продают вам этот текст прямо сейчас: коммунизм, Уэс Андерсон, кукуруза, советская метаирония, гротеск.
9 октября 1964 года Никита Хрущев находился на курорте в Абхазии. В это время в Москве против него готовился заговор. Приверженец кукурузы нежится на солнышке, гуляет вдоль Черного моря и по своей даче, наслаждается бархатным сезоном. Члены Пленума ЦК КПСС в предвкушении потирают ручки, а в советский прокат выходит фильм Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещён.
Хрущева снимают с должности Первого секретаря ЦК КПСС и главы советского правительства в связи с плохим здоровьем и преклонным возрастом (ему тогда было 70, Трампу сейчас 72, Путину — 66); люди в кинотеатре заливисто смеются и искренне переживают за судьбу диссидента Иночкина на очень ранних утренних сеансах (из-за недоверительного отношения власти к некоторым моментам картины).
Гротеск
Давайте обозначим настроение этого поста сразу — доброе, но не наивное, с насмешкой, но по делу. В моей, практически ровеснице РФ, голове, сформировавшейся во что-то мыслящее только в нулевые, СССР и коммунизм стоят наравне с Суперменом: видел по телевизору, хило верю, хоть и не отрицаю возможность их существования когда-то там, где-то там.
Сам я никогда в жизни не был в пионерлагере. Так что фильм — моя фантазия.
— Элем Климов, режиссер Добро пожаловать…
Фильм стал для него выпускной работой из ВГИКа. Учился он на режиссерском в мастерской у Ефима Дзигана, карьера которого целиком и полностью строилась на военной тематике. К счастью, ученик не пошел в учителя.
Климов родился в 1930-е и провел в разной мере припорошенные идеями коммунизма детство, отрочество, юность, но закройте на это глаза и сделайте вывод по его цитате, приведенной выше: у режиссера искаженное видение пионерлагеря. Как же так? Получается, обман? Нет, все замечательно! Это только подкрепляет задумку, прилежно, но смело и наглядно высмеивающую хождение строем по заданной траектории.
Лагерь как уменьшенная копия государства, директор лагеря как глава этого государства, дети — обычные жители, среди которых есть напористые, запуганные, готовые подчиняться и наоборот. Но все они ходят под одной крышей. Правда сама крыша, подобая пространству фильма имеет причудливые, несоразмерные формы. Как в свое время над масштабом и соотношением фигур экспериментировали плакатисты-конструктивисты, так и режиссеры-шестидесятники преобразовывали-преувеличивали элементы своих картин, в частности юмор.
По сути, двигатель фильма, его сюжетная завязка, сама по себе базируется на комичном, гипертрофированном инциденте — главный герой заплыл за ограничение, этим нарушив внутренний закон лагеря. То есть с первой секунды мы вовлечены в утрированную, противоестественную для здравого смысла, историю.
Сюжетные ответвления в сторону фигуры прямого антагониста Иночкина — директора лагеря Дынина (который, конечно же, ест арбуз) крутятся вновь вокруг, да около всевозможных излишек.
Дети должны набирать массу, пока находятся под его опекой, а племянница, вероятно, приближенного к настоящей власти товарища Митрофанова на празднике будет в костюме Царицы Кукурузы, что в той хрущевской реальности (на которую детям, безусловно, было плевать, важен лишь сам факт, бум вокруг чего-то) по популярности сравнима с образом Одиннадцатой из Очень странных дел в наши дни (если мы говорим о прикидах на Хэллоуин).
Сарказм над кукурузным хайпом в Добро пожаловать… достаточно прям, бескомпромиссен и со своим причудливым твистом. Как часть истории этот период по своей интеллектуальной насыщенности рифмуется с рекламой сока (той, где дети в костюмах фруктов), а ее идейный вдохновитель — с персонажем мультсериала.
Свои — чужие
Следуя национальной традиции неуместной интеграции рекламы в контент, я вставлю сюда грустную отсылку, увиденную в Добро пожаловать… Момент выбивается из заданного ранее настроения, но упомянуть о нем необходимо.
Смех рождается из боли, а происходящее в Союзе при Сталине явно об этом всем. Слово лагерь для советского человека, явно в первую очередь несло в себе иной характер. Нарисовав примерные временные границы, я понял, что родителями пионеров из фильма вполне себе могли быть люди из поколений узников ГУЛАГа.
И они, и их дети побывали в разных лагерях. Уже другой, абсолютно зверский, гротеск разрастается во всю площадь экрана, когда товарищ Дынин, остро жестикулируя, произносит свою диктаторскую речь против Иночкина, посмевшего купаться там, где это запрещено.
Своей фигурой он загораживает слово хозяева и что же мы видим…
На уже достаточно напряженную сцену, начинает налипать настоящий саспенс из-за самолета в небе, пилот которого выполняет трюки высшего пилотажа. Взгляд в небо направляют только единственные стопроцентно положительные персонажи-диссиденты — сам Костя и пионервожатая Валя.
Самолет — символ свободы? Или звоночек, эхо от которого напоминает о том, что война может начаться резко и без спроса? В мирное время, посреди обособленного, уменьшенного в масштабе, государства.
Акцент получается уж очень сильным: все смотрят прямо, в сторону трибуны, с которой вещает Дынин, локальный прообраз власти, а эти двое— вверх. Это моментально отделяет их от всего окружения, ведь в них сосредоточено всё инакомыслие фильма — Костя не сядет на поезд смирения, Валя продолжит читать Чехова вместо журнала вожатого.
О каком социальном равенстве может тут идти речь?
Ди-сци-пли-на, ко-то-рой нет
Пионерлагерь с первых секунд воспринимается как что-то совершенно несерьезное и даже сюрреалистичное — это состояние задает метод подачи рассказчика и, как раз-таки серьезность в том месте, где ее не должно быть. Значит, пионерлагерь с детьми (веселыми, дружными и беззаботными, что важно) и сводом законов чуть ли не государственного порядка над ними — это иронический базис, в меру обжаренный тост. Климов на него намазывает жирный слой своего юмора — то есть он иронизирует буквально над всем: не только государством и лидером, а и обычными человеческими пороками (прыгать в крапиву ради друга, либо ради повышения по должности рисовать плакат, на котором он осуждается ). И происходит это не только в рамках отведенного хронометража, режиссер вылезает за них, называя фильм Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещён. Вот такая она — советская метаирония.
Как главный пример иронии, особенно рьяно попадающей в глаз — это сцена со смертью бабушки. В ней наглядно видно, насколько смелые и сильные авторы стоят за фильмом. Ведь им легко удается иронизировать еще и над тем, что безусловно коснется их самих.
Уэс, ты слышишь? У меня есть вопросы
Если концовку Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещён мы можем так или иначе срифмовать с одной из сцен 8½ Федерико Феллини, вышедшего за год с лишним до дебюта Элема Климова, то вопрос копирования/заимствования в отношении любимого всеми нами миллениалами лампового Королевства полной луны встает в обратную сторону. Потому что картина Уэса Андерсона вышла в 2012-м году.
История Сэма Шикаски до ужаса напоминает приключения Кости Иночкина: лагерь, мальчик-бунтарь, странные костюмы, звуки горна, временная эпоха и т.д. Загляните потом в этот журнал, они там сделали покадровое сравнение фильмов.
Мне хотелось назвать пост Ухмылка детей при слове коммунизм, ведь, если абстрагироваться от контекста и взглянуть на этот фильм глазами ребенка — самого непредвзятого зрителя, то никакого инакомыслия, антихрущевщины, да и вообще существительного высказывание, тут нет.
Люди продолжают собираться вместе по интересам — кто-то любит вместе обсуждать окраску оперения уточек, мирно поддающихся тихим волнам местного пруда, кто-то рецепты салатов, а кто-то заговор против того, кто сейчас стоит на трибуне.
Но, кажется, правда всегда прячется где-то под ней.
